Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salems Lot] - Стивен Кинг

К 19:00 солнце на западе почти скрылось за линию горизонта. На востоке появились первые звезды. Они слабо мерцали в вышине, и их свет делал атмосферу неуютной для этого времени года. Они таили в себе восхитительное безразличие ко всему происходящему.

Для маленьких детей наступило время идти спать. Время перестать капризничать и уйти в кроватки, чтобы дать возможность взрослым спокойно вздохнуть.

И сразу после этого ночь приобрела совсем другую сущность.

Наступало время вампиров.

* * *

Мэтт дремал, когда вошли Джимми и Бен. Он тут же проснулся, судорожно сжимая в правой руке крест.

Его глаза уставились на Бена… на Джимми…

— Что случилось?

Джимми объяснил. Бен не проронил ни звука.

— А ее тело?

— Кэллахен и я перевернули его лицом вниз в гробу, стоящем в подвале. Очевидно, именно в этом гробу прибыл в город Барлоу. Менее часа назад мы спустили гроб в Роял. Крышку придавили камнями. Мы воспользовались автомобилем Стрэйкера. Если кто-нибудь с моста заметит его, то подумают именно на Стрэйкера.

— Вы все сделали правильно. А где Кэллахен? И мальчик?

— Пошли к Марку домой. Нужно все объяснить его родителям.

— А они поверят?

— А если не поверят, Марк заставит отца позвонить вам.

Мэтт кивнул. Он выглядел очень усталым.

— Что ж, — сказал он, — идите сюда. Присаживайтесь на мою кровать.

Бен осторожно приблизился, сел и сложил руки на груди. Под глазами у него чернели круги.

— Так тебе будет не слишком удобно, — сказал Мэтт, взяв Бена за руку. Этот жест не встретил протеста. — Нужно расслабиться.

— Он считает нас дураками, — насмешливо сказал Бен. — Джимми, дай ему письмо.

Джимми протянул Мэтту конверт. Тот достал оттуда лист бумаги и, поднеся его чуть ли не к самому носу, внимательно прочел, беззвучно шевеля губами. Потом отложил письмо и сказал:

— Да. Это Он. Его «эго» даже сильнее, чем я предполагал. Он хочет, чтобы я дрогнул.

— Он оставил письмо и Сьюзен, чтобы подшутить над нами, — возмущенно сказал Бен. — Сам Он уже давно ушел. Борьба с ним подобна борьбе с ветряными мельницами. Мы для него не более чем мухи. Маленькие мухи, чересчур назойливые. Но — мухи.

Джимми открыл рот, чтобы что-то сказать, но Мэтт движением головы остановил его.

— Это далеко от правды, — бросил учитель. — Если бы Он мог забрать Сьюзен с собой, Он сделал бы это. Но Он не может растрачивать свое бессмертие, когда зараженных становится все больше. Задумайся на мгновение, Бен, и ты поймешь, как много вы уже успели сделать. Вы убили Его помощника, Стрэйкера. Пробудили его от сна, показав, что совсем еще мальчик, причем совершенно безоружный, смог победить столь могущественное существо.

Мэтт с трудом сел в постели. Бен повернул к нему голову и впервые за все время с интересом посмотрел на него.

— Может быть, это и не самая главная победа, — продолжал Мэтт. — Но ты выжил Его из логова. Джимми сказал, что отец Кэллахен очистил подвал с помощью святой воды и освятил все двери в дом. Следовательно, если Он вернется туда, Он умрет… и Он это знает.

— Но Он исчез, — задумчиво сказал Мэтт. — И где же, по-твоему, Он будет спать сегодня? В багажнике автомобиля? В погребе кого-нибудь из своих новых сподвижников? Или под фундаментом сгоревшей в 1951-м году методистской церкви? И как ты думаешь, понравится это Ему? Будет Он чувствовать себя в безопасности?

Бен не ответил.

— Завтра ты выйдешь на охоту, — твердо сказал Мэтт, и его рука сжала руку Бена. — Не сразу на Барлоу — сперва на разную мелкую рыбешку. После сегодняшней ночи мелкой рыбешки здесь будет достаточно. Их голод никогда не будет удовлетворен. Они будут нуждаться в еде, пока будут дышать. Ночь принадлежит Ему, но днем ты можешь преследовать Его, пока Он в страхе не обнаружит себя. И ты сможешь сделать это при свете дня!

Бен в такт его словам кивал головой. На его лице заиграло воодушевление, по губам пробежала тень улыбки.

— Да, это верно, — прошептал он. — Только не завтра, а сегодня. Сейчас же…

Рука Мэтта с неожиданной силой сжала плечо Бена:

— Не сегодня. Эту ночь мы проведем вместе: ты, я, Джимми, отец Кэллахен, Марк, родители Марка. Ему теперь известно… и Он боится. Но только безумец или святой решится сразиться с Барлоу, когда тот находится под покровом своей матери-ночи. Никто из нас на это не способен, — он устало прикрыл глаза и тихо добавил: — Мне кажется, я начинаю понимать Его. Лежа здесь, в больнице, я имел достаточно возможностей поиграть в Майкрофта Холмса и попытаться поставить себя на Его место. Барлоу прожил тысячелетия, и Он — очень яркая личность. Но Он еще и эгоцентрик, что явствует из его письма. А почему бы и нет? Его «эго» с каждым днем становится все сильнее и сильнее. Он очень высоко ценит себя и, похоже, переоценивает. Его жажда крови — страшная вещь, но нам она может оказаться полезной.

Он открыл глаза и грустно взглянул на своих гостей. Потом поднял перед собой крест:

— Это остановит Его, но это может не остановить кого-нибудь, кого Он решить использовать, как Он уже использовал Флойда Тиббитса. Думаю, сегодня ночью Он попытается добраться до кого-нибудь из нас… или до всех нас. Мэтт посмотрел на Джимми и с тревогой добавил: — Я думаю, не стоило посылать Марка и отца Кэллахена в дом к родителям Марка. Туда мог кто-нибудь позвонить и обманом выманить их. Мы сейчас вместе… и я особенно волнуюсь за мальчика. Джимми, лучше позвони им… позвони им прямо сейчас.

— Хорошо, — Джимми поспешно встал и вышел.

— Так ты останешься с нами? Будешь бороться с нами? — Мэтт внимательно смотрел на Бена.

— Да, — торжественно ответил Бен. — Да.

…Выйдя из комнаты, Джимми спустился в комнату медсестер и поискал номер телефона Петри в справочнике. Он снял трубку и с ужасом услышал вместо обычных гудков, свидетельствующих о соединении, какие-то сиреноподобные звуки.

— Они в Его руках! — воскликнул он, и стоящая рядом медсестра, испуганная выражением его лица, отпрянула в сторону.

* * *

Генри Петри был достаточно образованным человеком, всю свою жизнь занимающийся вопросами экономики. По убеждениям он был демократ и поддерживал избрание президентом Никсона. Кроме того, он был хорошим семьянином и любил жену и сына.

Сейчас он сидел за столом с чашкой кофе в руке и слушал историю, которую рассказывали ему сын и деревенский аббат, изредка перебивая их уточняющими вопросами. Его жена Джун не проронила ни звука. Когда Марк и Кэллахен закончили свой рассказ, было почти без пяти семь. Подумав, Генри Петри безапелляционно вынес вердикт:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});